— А что надо? Что ты натворил?

Ощущая себя последним дерьмом, я выложил, как есть, события последних дней. Когда я закончил, мне хотелось испариться, только бы не ощущать презрительный взгляд светло-голубых глаз.

— И ты хочешь, чтобы я попробовала достучаться до несчастной? — спросила она, и я кивнул. — А зачем? Чтобы, когда она придет в чувства, ты продолжил над ней издеваться?

Слова старушки поставили меня в тупик. Я, если честно, и не задумывался над тем, как себя вести, если девушка придет в себя, слишком поглощенный работой и проблемой ее нынешнего состояния.

— Вот ответь мне на вопрос. Зачем ты это делал? Зачем мучил бедняжку? Какую цель преследовал?

— Мне хотелось, чтобы она была моей, — тихо ответил я, — Чтобы она слушалась меня.

— Господи! — покачала бабушка головой. — И в кого ты такой недалекий?

Что? Недалекий? Меня еще никто не называл таким словом. Подонок, ублюдок, чудовище, но недалекий?

— В смысле? — спросил я, растерянно хлопая глазами.

— Да в прямом. Насилие в таких вопросах неприемлемо. Ты хотел ее себе и пытался сломать ее, подавить ее волю? — я кивнул изумленный проницательностью женщины. — И что из этого вышло? Сам видишь, ничего хорошего. Знаешь, Адриан, есть птицы, которые неспособны жить в неволе, вот и Криста такая же. Не может такая девушка жить в клетке. Для нее лучше смерть, чем жизнь в рабстве.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я, не совсем понимая, к чему клонит бабушка.

— А то, что девушек добиваться надо не насилием, а лаской и нежностью, — закатила женщина глаза, — Ты настолько глубоко завяз во всей своей грязи и жестокости, что не понимаешь элементарных вещей.

Да это она не понимает! Мне не нужны капризы и споры. Мне нужно подчинение, полное и безоговорочное!

— Вот, теперь ты добился того, что можешь делать с девушкой все, что твоей душе угодно, но разве ты рад? Она твоя полностью? Но разве этого ты хотел?

Второй раз за несколько минут ей удалось загнать меня в угол. Конечно, нет. Я хотел не этого.

— Нет, — покачал я головой после недолгого молчания. — Но и вечное противостояние мне не нужно.

— Ты ведь так и не понял, что я хочу сказать? — я отрицательно помотал головой. — Если с женщиной правильно обращаться, то она сама, абсолютно добровольно сделает, все, ну или почти все. Я примерно представляю, чего ты хотел добиться, но ты должен понять, что не все поддаются дрессировке. И у тебя есть выбор, иметь дело с полностью безвольной куклой или с живой девушкой, у которой есть мысли, чувства и желания, которые могут не совпадать с твоими. И есть еще третий выход.

— Какой? — прошептал я.

Я был подавлен, когда бабушка носом меня ткнула в факты, которые я сам не замечал. Просто не хотел видеть.

— Ты можешь отпустить ее. Сделать свободной, — произнесла она, — Потому что в сложившейся ситуации, это мне кажется единственным разумным выходом.

Отпустить? Навсегда лишить себя ее? Почему-то одна эта мысль вызывала приступ тошнотворной паники.

— Я не могу, — тихо ответил я, — Просто не могу.

— Ну тогда ласка, нежность и бережное обращение, — фыркнула бабушка, — Хотя боюсь, уже слишком поздно. То, что делал ты — непростительно. И я не смогу судить ее за девушку за невозможность забыть твои «подвиги».

Отчаянно помотав головой, я начал мерить шагами маленькую кухню. Каждое слова бабушки было истиной, но меня такой расклад не устраивал.

— Ты же знаешь, мне чужды эти сопли, — огрызнулся я, наконец.

— Не повышай на меня голос! Оставь ее в покое, если не способен по-человечески обращаться. Если в тебе не осталось ничего светлого, — голос был ледяным, как арктический ветер. — А сейчас, я так и быть поеду с тобой. Но не ради тебя, а ради несчастной души, которую ты покалечил своими лапами.

Оставив меня наедине с собой, бабушка пошла собираться. Меня просто душили, разрывали на части противоречивые мысли и эмоции. Я не мог ее отпустить, просто не представлял себя без нее. Мне была совершенно непонятна такая зависимость. Как и когда эта девушка превратилась в мой наркотик? Но и все те сопливые нежности, о которых говорила бабушка, были не про меня. Я на корню задушил, убил в себе все, что было с этим связано девять лет назад. Я просто не способен на это. Да и не хочу. С другой же стороны, мысль о жизнерадостной Кристе, которая соглашается на мои причуды, была слишком сладкой и притягательной. Что же мне делать?

Глава 12. Криста.

Пустота в душе и боль в теле — вот все, что я сейчас имею. А я-то надеялась избавиться от всего этого. Но даже эту возможность Адриан Джонсон отнял у меня. Он вообще забрал у меня все.

Мне не хотелось с кем-либо говорить, не хотелось слушать весь тот мусор, что льют мне в уши, и я научилась просто отгораживаться от реальности. Ко мне неоднократно приходил Адриан и что-то говорил, но его слова для меня были, как фоновый шум, я их не слушала, думая о чем-нибудь более приятном. Так же часто у меня бывал врач, обрабатывая мои раны, он тоже пытался со мной говорить, но его постигла та же участь. И не, потому что я ненавижу его, как хозяина этой темницы, а просто, потому что не хочу. Может, они решат, что я окончательно тронулась умом, и сдадут меня в психушку? А что, неплохо бы. Оттуда хотя бы есть шанс когда-нибудь выбраться.

Дни сменяли друг друга, и только в моей жизни ничего не происходило. Я лежала, прикованная к кровати, потому что травмы мешали мне двигаться. Иногда, устав от молчания и игры в помешанную, я была готова заговорить, но желание быстро пропадало. Зачем? Чтобы это чудовище вновь начало превращать мою жизнь в ад?

Я не могу убежать и даже умереть не могу. Он все предусмотрел. Из комнаты убрали все колюще-режущие предметы, и все, что можно разбить; плюс к этому, в комнате всегда находился какой-нибудь амбал. Эти часовые раздражали меня больше всего. Они постоянно чем-то скрипели, шуршали, издавали звуки и просто не давали побыть одной.

Местами я задумывалась, а может, я действительно того? Спятила. Ведь мне ни черта не хотелось, кроме как избавиться от всех этих мучений, от всего, что делает меня несчастной, несвободной. И раз шанса выбраться живой из лап этого монстра нет, то зачем вообще жить? Чтобы он удовлетворял за мой счет свои садистские наклонности? Нет, я так не хочу.

— Ох, деточка, что же он с тобой сделал! — услышала я причитания над ухом, голос был женским и знакомым. — Что вылупился? Скройся с глаз моих долой! Видеть тебя не хочу, изверг!

— Я буду в кабинете, если что, — услышала я голос Адриана.

Что? Может, я действительно умерла? Адриан Джонсон молча проглотил оскорбление и более того, послушался? От шока я невольно распахнула глаза и повернулась, чтобы лицезреть уникальную женщину, которую слушается это чудище. Передо мной была Саманта, его бабушка. Ее лицо сморщилось от жалости, а глаза были полны ужаса.